Прелестная наставница - Страница 86

— Это шутка! Он не мог написать это всерьез! — Она схватила лист пергамента, прочла его несколько раз подряд и уронила на колени.

Описанная сложными юридическими терминами, запрятанная среди оговорок и статей закона, там присутствовала простая истина: по смерти Люсьена Балфура, графа Килкерна, право наследования переходит к семейству Делакруа. Детям и супруге, если та переживет его, выделялась сумма в пять тысяч фунтов в год — и только, из всего теперешнего изобилия.

— Боже! — прошептала Александра и вернулась к письму. «Надеюсь, этот пункт твоего списка можно считать вычеркнутым. Остается последний и самый важный — мое неверие в любовь. Я думаю, что могу воздержаться от пылких заверений. Если ты до сих пор не поняла, как сильно я люблю тебя, никакие заверения не помогут делу, только унизят меня в твоих глазах. Я мог бы сказать, что теперь уже ничто не стоит между нами, но это не совсем так. Мне тоже знакомы сомнения, поэтому сейчас моя очередь спросить: любишь ли ты меня, Александра? Люсьен».

На листок упала крупная светлая капля, и девушка поняла, что снова плачет. Им с Розой стоило бы посоревноваться, кто прольет больше слез. Но как тут было удержаться? Люсьен Балфур, каким она его когда-то знала — надменный и холодный Люсьен, — не уступил бы никогда и никому, в особенности семейству Делакруа. И вот он совершил это ради нее.

Александра вскочила и принялась расхаживать по комнате, держа в руках завещание, подписанное Люсьеном и заверенное мистером Маллинсом в присутствии двух свидетелей: Роберта Эллиса и незнакомого ей стряпчего. Оно было подлинным, подлиннее некуда.

В этом весь Люсьен — он сделал широкий, бесконечно великодушный жест, от которого невозможно отмахнуться, который нельзя просто выбросить из головы, даже не оставив ей возможности оспорить этот жест.

Заметив на кровати письмо, она схватила его и смяла, потом бережно расправила и прижала к груди. Это было лучшее письмо в ее жизни.

— Боже мой, Шекспир, я совершенно разучилась владеть собой! Он сводит меня с ума!

Пес сочувственно вильнул хвостом. Александра уселась и погрузилась в раздумья, время от времени бормоча что-то не вполне галантное, благо поблизости не было посторонних ушей. В конце концов она решила, как поступит: вернется в Балфур-Хаус, даст Люсьену хорошего тычка под ребра, а потом задушит его в объятиях. Он поступился всем ради любви к ней, это неоспоримо. Зато оставались загадкой мотивы другого человека — того, по чьей вине она чуть было не потеряла Люсьена навсегда…

В дверь постучали. Александра вернулась к действительности.

— Войдите!

— У тебя все в порядке? — спросила Эмма, не торопясь переступать порог.

— Не уверена, — ответила Александра с истерическим смешком.

— Случилось еще что-нибудь знаменательное? — Директриса вошла и прикрыла за собой дверь.

— Знаменательнее некуда. Я получила хороший урок, а посему… — Она наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати дорожный сундук.

— А посему слагаешь с себя свои обязанности, — докончила Эмма. — Я же говорила, что ты тут надолго не задержишься!

— Возможно, я еще вернусь. Он столько претерпел по моей милости! Боже, что я за дура, Эмма!

— Зато везучая. Когда ты едешь?

Александра выпрямилась. В ее сердце начинала теплиться робкая искорка надежды, с каждой секундой она разгоралась ярче и мало-помалу обретала силу.

— Как можно скорее! Но прежде чем я снова предстану перед Люсьеном, мне нужно повидать кое-кого еще.

Долгие годы она мучилась вопросами и теперь — благодаря Люсьену — нашла в себе смелость задать их и потребовать ответа.

Когда массивный медный молоток упал с гулким стуком, Александра сделала глубокий вдох. Звук отдался где-то в недрах величественного здания, заставив ее сердце забиться чаще. Наконец дверь отворилась.

— Чем могу служить, миледи?

— Передайте его светлости, что пришла мисс Галлант.

— Прошу вас следовать за мной, — мгновение поколебавшись, сказал дворецкий.

Городской дом герцога Монмута оказался громадным, куда больше Балфур-Хауса.

Когда дворецкий провел Александру в кабинет и удалился, она огляделась. На стене висели портреты герцога и двух его сыновей. В холле, насколько она успела заметить, находились портреты его жен, покойной и ныне живущей, и других, не столь близких родственников.

— Что тебе здесь нужно?

Хотя голос прокатился по комнате как раскат грома, она не шелохнулась.

— Я не заметила портрета моей матери.

— В этом доме висят лишь портреты членов семьи. Вступив в неравный брак, твоя мать порвала с нами.

— Это вы порвали с ней, дядя.

— Бедная кроткая овечка! Однако она внушила тебе ненависть ко мне, разве не так?

— Все это ваши домыслы. — Александра наконец обернулась. Герцог недовольно хмыкнул.

— Я очень занят! Если у тебя ко мне какое-нибудь дело, изложи его коротко — у меня нет времени на долгие беседы с бедными родственниками.

Александра вспомнила, как однажды, в пылу спора, сравнила Люсьена со своим дядей, и ей стало стыдно. Боже, за сколь многое ей предстояло извиниться!

— Я пришла не ради беседы, а чтобы потребовать от вас признания вины.

— В том, что я не повесил на стену портрет твоей матери? Что за вздор!

— Так вы понятия не имеете, о чем речь? Даже не догадываетесь, что приводит меня в такую ярость?

— Какое мне дело до твоей ярости! — Монмут прошел к столу и начал рыться в бумагах. — Сказано тебе, я занят!

Вдруг вся ситуация представилась Александре донельзя смешной.

— Дядя, вы похожи на попугая, которому настолько полюбилась фраза «я занят», что он повторяет ее к месту и не к месту.